Пётр Великий, отменив барские привилегии бояр и сделав должности империи доступными для всех, основал чин, или касту гражданских чиновников, разделив их на четырнадцать классов.
Первые восемь чинов жаловали звание потомственного дворянина, последние же шесть — лишь звание личного дворянина, которое не передавалось по наследству. Чин не прибавляет родовитости дворянам, но возводит в более высокий ранг людей низкой породы (слово чиновник в устах дворян многие годы выражало презрение).
И лишь со вступлением на престол Александра был упразднён старый указ, лишавший дворянского звания и низводивший до уровня крестьянства любую семью, которая в течение трёх последних поколений не состояла на государственной службе. Оных называли однодворцами и в числе их оказались некоторые из древнейших родов, подпав под указ 1845 года, когда император Николай повелел пересмотреть дворянские титулы. Тонкость различий между этими четырнадцатью классами столь же озадачивает иностранца, как и последовательность пуговиц у китайского мандарина или бунчуки паши[2].
Помимо этих враждебных элементов высшего и низшего дворянства, прямых потомков бояр старины — славянских пэров времён расцвета России, раздробленной на мелкие княжества, которые сами выбирали себе князя, которому желали служить, покидали его по собственной воле и были его вассалами, но не подданными, и имели собственную военную дружину, без чьего утверждения ни один указ великого князя не имел силы, а также помимо возведённых в дворянское достоинство чиновников, сыновей священников и мелких торговцев, насчитывается еще 79 миллионов другого люда.
Их можно подразделить на освобождённых крестьян (22 млн.), удельных крестьян (16 млн.) и городских крестьян (около 10 млн.), проживающих в городах, предпочитая земледелию различные ремёсла и место домашней прислуги.
К остальным относятся:
1) мещане, или мелкие буржуа, стоящие лишь на одну ступеньку выше крестьян;
2) огромная армия купцов и торговцев, подразделяющаяся на три гильдии;
3) потомственные граждане, не имеющие отношения к дворянству;
4) чёрное духовенство, то есть монахи и монахини, и белое духовенство, или женатые попы — отдельное сословие с правом наследования;
и 5) военные.
Мы не включаем в нашу классификацию 3 млн. мусульман, 2 млн. евреев, 250 тысяч буддистов, языческих ижоров, савакотов и карелов, которые, похоже, совершенно довольны владычеством России, вполне терпимой к их вероисповеданиям[3]. За исключением более образованных евреев и некоторых фанатичных мусульман, их мало волнует рука, правящая ими.
Но напомним читателю, что в России более ста различных национальностей и племён, говорящих более чем на сорока различных языках и разбросанных на территории площадью в 8 331 884 английские квадратные мили[4]; что населённость России, европейской и азиатской, не превышает десяти человек на одну квадратную милю, что железных дорог очень мало и их легко контролировать, а другие средства передвижения крайне скудны.
Насколько реально совершить всеобщую революцию в Российской империи — можно только догадываться. Располагая такой малостью для объединения многочисленных национальностей в единое движение, иностранцу подобное предприятие покажется столь безнадёжным, что отобьёт охоту даже у интернационалиста или нигилиста. Добавьте к этому истую преданность освобождённых крепостных и крестьянства царю, в котором они видят одновременно благодетеля угнетённых и помазанника Божьего, главу их церкви, — и вопрос станет ещё более проблематичным.
В то же время не стоит забывать и уроков истории, не раз являвшей нам, как огромные просторы империи и отсутствие сплочённости среди её подданных оказывались в моменты величайших кризисов мощнейшими факторами её разрушения. Сердце России бьётся в Москве, мозг же плетёт заговор в Санкт-Петербурге и любое движение, дабы быть успешным, должно охватить оба центра.
Санкт-Петербург в действительности является аристократическим «Parc aux Cerfs»[5], местом бесстыдного распутства и дебошей, с такой малой толикой национального в нём, что даже само его название — немецкое. Это естественный порт ввоза всех континентальных пороков, равно как и порочных идей о нравственности, религии и социальном долге, столь широко распространённых ныне. Санкт-Петербург оказывает на Россию такое же растлевающее воздействие, какое Париж — на Францию. Влиятельный российский журнал «Русская речь» дал на днях следующее описание санкт-петербургского общества:
«Общество спит, то есть даже не спит, а вяло дремлет, лениво открывая по временам свои безжизненные глаза, как открывает их человек, дремлющий в неестественном положении после сытного обеда, чувствующий, что ему надо расстегнуться, чтобы дать место и возможность желудку правильно и свободно переварить обильно поглощённую им пищу; но обед был парадный, тело затянуто в мундир, везде жмёт, всюду тесно — и человека томит тяжкая дремота, кровь приливает к голове, из его уст вылетают не то крики, не то стоны, чувствуется отёк в ногах, тяжело дышать, а рука инстинктивно держится за борт мундира, чтобы хотя немного, хотя на одну пуговицу освободить гнетущую тесноту.»
Но пока общество дремлет, не переварив ещё недавно проглоченной пищи, не дремлют те плотоядные шакалы, которые привыкли не к правильной пище, а к еде, когда и где попало. Грех седьмой заповеди, грех не только во плоти, но перенесённый на мысль, на душу человеческую, гнездится в общественной среде. Прелюбодеи мысли, прелюбодеи знания и науки, прелюбодеи труда царят в нашем обществе, и повсюду лезут в его представители, и повсюду кичатся своею наглостью, и повсюду преуспевают, отбросив всякий стыд, откинув всякую заботу хотя немного прикрыть свои действия в глазах тех, кого они эксплуатируют, из кого выжимают всё, что только можно выжать из такого глупца, как человек.
Казнокрады, расхитители общественной и частной собственности, воротилы и акционеры множества дутых акционерных предприятий, шантажисты, развратители женщин и детей, подрядчики, ростовщики, перемётные адвокаты, кабатчики и кулаки всех национальностей, всяких религий, всех классов общества — вот современная общественная сила, вот хищная порода, ликующая, насыщающаяся, громко чавкающая своими, не знающими отдыха, челюстями, лезущая патронировать всё — и науку, и литературу, и искусство, и даже самую мысль.
Вот оно — царство от мира сего, плоть от плоти и кровь от крови от образа зверина, в котором зачат был человек!
Такова социальная этика нашей современной России, по российскому же свидетельству. А если это так, тогда она достигла той критической точки, когда должна либо погрузиться в болото разложения, подобно Древнему Риму, либо устремиться к возрождению через все ужасы и хаос «разгула террора».
Пресса изобилует осторожными сетованиями по поводу «упадка сил», хронических признаков стремительно надвигающегося разложения общества и глубочайшей апатии, в которую, похоже, впал весь русский народ. Единственными существами, полными жизни и бодрости посреди всей этой летаргии пресыщения, являются вездесущие и незримые нигилисты. Ясно, что перемены неизбежны.
И вот из этой социальной гнилости вырос чёрный гриб нигилизма. Его рассадник подготовлялся годами — постепенным истощением нравственности и чувства собственного достоинства, а также развращённостью высшего общества, всегда подталкивающего к добру или ко злу стоящих ниже себя.
Недоставало только случая и главного героя. При паспортной системе Николая возможность развратиться парижскою жизнью имела лишь горстка богатых дворян, коим своенравный царь дозволял путешествовать. И даже эти баловни царской милости и фортуны должны были подавать прошение за шесть месяцев до выезда и платить тысячу рублей за свой паспорт; им грозил огромный штраф за каждый день пребывания сверх положенного срока, а также перспектива конфискации всего имущества, коли их пребывание за границей превысит три года. Но с восшествием на престол Александра всё переменилось: за освобождением крепостных последовали многочисленные реформы: свобода печати, введение суда присяжных, уравнение в гражданских правах, бесплатные паспорта и прочее. Хотя сами по себе реформы были хороши, но они столь молниеносно обрушились на народ, непривычный даже к малой толике подобных свобод, что повергли его в состояние сильнейшей лихорадки. Пациент, скинув свою тесную пижаму, носился по улицам, как полоумный.
Потом грянула польская революция 1863 года, в которой приняли участие многие российские студенты. Затем последовала реакция и репрессивные меры принимались одна за другою, но было уже слишком поздно. Зверь в клетке почувствовал вкус свободы, хотя бы и столь кратковременной, и не мог уже быть таким же покорным, как прежде.
Если при старом режиме в Париже, Вене и Берлине можно было встретить лишь по одному русскому путешественнику, то теперь — тысячи и десятки тысяч; столько посредников было задействовано, чтобы импортировать в Россию модный порок и научный скептицизм. Имена Джона Стюарта Милля, Дарвина и Бюхнера не сходили с уст безусых юнцов и беспечных девиц в университетах и гимназиях. Первые проповедовали нигилизм, последние — права женщин и свободную любовь. Одни отращивали волосы под мужика и надевали красную крестьянскую рубаху и кафтан, другие коротко стриглись и предпочитали голубые очки.
Профсоюзы, заражённые идеями Интернационала, росли, как грибы, и демагоги разглагольствовали в трактирах о конфликте между трудом и капиталом. Котёл начал закипать. Наконец пришёл и главный герой.
Историю нигилизма можно рассказать в двух словах. Своим названием нигилисты обязаны выдающемуся романисту Тургеневу, который создал образ Базарова и окрестил сей тип словом нигилист. Знаменитый автор «Отцов и детей» слабо представлял тогда, в какую национальную деградацию его герой ввергнет русский народ двадцать пять лет спустя. Только Базаров, в ком романист с сатирическою точностью изобразил характерные черты некоторых «богемных» отрицателей, тогда лишь замерцавших на горизонте студенческой жизни, имел мало общего, не считая имени и материалистических устремлений, с замаскированными революционерами и террористами сегодняшнего дня.
Ограниченный, желчный и нервный, этот studiosus medicinae являет собою лишь беспокойный дух полнейшего отрицания; того мрачного, но всё же научного скептицизма, что царит ныне в рядах высших интеллектуалов; дух материализма, в который искренне верят и так же искренне проповедуют; плод долгих размышлений над сгнившими останками человека и лягушки в анатомической комнате, где мёртвый человек тревожит его ум не более, чем мёртвая лягушка. За пределами животной жизни всё для него — ничто; «чертополох», растущий из комка грязи — вот всё, чего человек может ожидать после смерти. И сей тип — Базаров — был избран студентами университетов своим высшим идеалом. «Дети» стали разрушать то, что построили «отцы»... И теперь Тургенев вынужден вкушать горькие плоды от древа, посаженного им самим. Подобно Франкенштейну, который не смог контролировать механического монстра, созданного его же изобретательностью из кладбищенского гнилья, он теперь обнаруживает, что «тип» его, с самого начала бывший для него ненавистным и ужасным, превратился в разглагольствующий призрак нигилистического бреда, социалиста с окровавленными руками.
Пресса по инициативе «Московских ведомостей» — газеты, издающейся вот уже сто лет, поднимает сей вопрос и открыто обвиняет самый блестящий литературный талант России — того, чьи симпатии всегда были на стороне «отцов», в том, что он первым посадил ядовитый сорняк.
Вследствие особого переходного состояния, которое российское общество переживало с 1850 по 1860 год, это название было с восторгом одобрено и принято и нигилисты начали появляться на каждом углу. Они завладели национальной литературой, а их новоиспечённые доктрины стали молниеносно распространяться по всей империи.
И ныне нигилизм претворился в некую державу — imperium in imperio. Но России приходится бороться уже не с нигилизмом, а с ужасающими последствиями идей 1850 года. Отныне «Отцы и дети» должны занять выдающееся место — и не только в литературе, как образец неординарного таланта, но и как произведение, открывшее новую страницу в российской политической истории, конца которой ни единый человек предсказать не может.»
Сноски
Код: Выделить всё
1. Было по меньшей мере три аристократических рода Хомутовых. Согласно преданию, один из них происходит от Томаса Гамильтона из Шотландии, эмигрировавшего вместе со своим сыном Питером в Россию в 1542 году.
2. Бунчуки паши — конские хвосты, которые прежде носили впереди турецкого паши в торжественных случаях. Число бунчуков определяло чин — паша однобунчужный (бригадир), паша двухбунчужный (ферик, дивизионный командир) и паша трёхбунчужный (мушир, генерал-аншеф).
3. Согласно последним статистическим данным, мусульмане имеют в Российской империи 4189 мечетей и 7940 муфтиев и мулл, буддисты — 389 мест поклонения и 4400 священнослужителей, евреи — 445 синагог и 4935 раввинов и так далее.
4. Согласно расчётам, произведённым в 1856 году директором московской обсерватории Г. Швейцером.
5. «Parc aux Cerfs» — гостиница, где Людовик XV принимал молоденьких любовниц, которых ему поставляла мадам де Помпадур.
