V . Третье Посвяшение
Фалес Аргивянин —
присутствующим —
о Премудрости Вечно Юной
Девы-Матери — радоваться!
Теперь расскажу я вам о своём третьем Посвящении.
Шесть тысяч лет тому назад все тайные Святилища планеты Земля получили уведомление,
что Посвящённые второй степени, желающие принять третье Посвящение, должны собраться
в Тайной зале Белого Братства[73] в количестве двенадцати для подготовки к принятию
Великого Посвящения.
Меня призвал Великий Гераклит. Он возложил на меня свои руки и, заглядывая в мои глаза
своими огненными очами, сказал мне:
— Аргивянин, великий сын мой! Хочешь ли ты удостоиться Великого Посвящения?
— Да, — ответил я.
— Аргивянин! — продолжал Гераклит, и смутные черты заботы избороздили его лоб, —
Аргивянин, готов ли ты? Помни, что испытание на Великое Посвящение грозит ужасающими
последствиями для того, кто не выдержит его. Тот, кто не выдержит искуса, — тот лишается
всего, возвращается в качестве бедной первоначальной монады в человеческое стадо и
начинает всё сначала[74]. Таково наказание за гордость, не соответствующую знанию.
Поэтому я спрашиваю тебя: Аргивянин, готов ли ты? Я не хотел бы потерять тебя, любимый
сын мой, гордость Эллады!
— Не бойся, я готов, — ответил я. Опустил руки Гераклит.
— Видишь, Аргивянин, Посвящение, принятое мною более сотни тысяч лет тому назад,
оставило во мне ещё много человеческого. Я полюбил тебя. Но нам не дано знать своего
будущего.
— Отец мой, я не боюсь ничего. Отпусти меня, и как я не посрамил тебя в подземном храме
Богини Изиды, так не посрамлю и теперь.
И я получил благословение Гераклита и отправился в Гималаи. В подземном зале
Гималайских чертогов я был встречен Тремя: Царём и Отцом планеты Эммельседеком,
закутанным в белый плащ Арраимом и вечным красавцем Гермесом. Нас было двенадцать, и
мы услышали речь Эммельседека:
Page 25/88
— Дети мои! Вы посылаетесь на испытание в иной мир[75], и там вам будут даны великие
задачи. Но там вы будете предоставлены только своей Мудрости, ибо небеса будут для вас
закрыты. Весь мир будет глух к вам, и только со своей Мудростью вы будете иметь дело. Я
говорю мало, дети мои, но вы меня понимаете. Готовы ли вы? Кто чувствует, что не готов,
пусть останется, ибо гибель неизбежна для невыдержавшего испытания и моё отцовское
сердце обольётся слезами.
Мы все молчали. Никто не признал себя неготовым.
Нас привели в храм, где было двенадцать каменных лож. Нам дали ароматного напитка,
окутали столь же ароматными чарами, и мы уснули сном магов, лёжа на этих мраморных
ложах. Когда мы проснулись, мы увидели себя почти в таком же храме, но странная картина
представилась нам: невиданные окна, украшенные цветами и странной живописью, алтарь,
не похожий на наш алтарь, тоже с какой-то странной живописью и с какими-то странными
письменами… Мы встали и подошли к окнам. Нашим глазам представилось дивное зрелище:
какие-то бесконечные дали, леса неведомой окраски; воды, отливающие серебром и
принимающие цвет золота у берегов… Нас окружали какие-то новые ароматы, слышались
какие-то таинственные звоны — то были звоны цветов, растущих у храма. И вот —
раскрылись двери, и перед нами оказался старик, тело которого прикрывала только повязка
вокруг бёдер, и сказал он нам:
— Царь и Отец планеты просит вас к себе…
Мы пошли, пошли дивным садом, где были невиданные нами до сих пор цветы, поющие и
звенящие, там пели фонтаны, их вода издавала дивную музыку. И вот мы пришли в ещё
более дивный зал, сооружённый из мрамора и нефрита, принявший нас в свои объятия.
Посреди зала стоял трон, а на троне сидел могучий мужчина гигантского роста, с чёрной
гривой волос, ниспадавшей на плечи, с огненными глазами, властный взор которых как будто
оледенил наши мудрые души. Он встал с трона, поклонился нам и сказал:
— Дети далёкой Земли! Я просил ваших руководителей прислать вас ко мне. Я Царь и Отец
планеты, во много раз большей маленькой Земли. Далеко в Космосе разнеслась весть о
вашей Мудрости, и я призвал вас помочь мне устроить мою планету. Вы будете учителями,
вы будете жрецами и руководителями моего народа. Народ мой добр, но он — дик, и вы
должны будете вести его по пути эволюции, которая царит на вашей маленькой Земле!
И мы склонились перед Царём и Отцом…
Я буду передавать только главное. Работа началась. Дивный разум был у Царя и Отца
планеты: он всё знал; он, казалось, проникал в жизнь каждой былинки; и мы, мудрые, ретиво
принялись за работу. Мы стали царями, мы стали Великими Учителями, мы стали
Первосвященниками… Народ оказался весьма восприимчивым, но он был очень молчалив.
Все начали вести работу, кроме одного: один отказался нести миссию царя, отказался нести
миссию Великого Учителя, отказался нести миссию Первосвященника. И этот отказавшийся
был — я, Фалес Аргивянин! Я спокойно смотрел в гневные очи Царя и Отца планеты и
говорил ему:
— Царь и Отец! Для того чтобы быть наставником твоего народа, надо сначала узнать его, и
пока я не изучу его, я не приму никакой миссии. Нахмурился Царь и Отец.
— Сколько же тебе нужно времени, Аргивянин? — спросил он меня.
— Наш земной год, — ответил я.
— Как же ты будешь изучать его? — спросил меня он, пытливо вглядываясь.
Page 26/88
— Я буду ходить среди твоего народа, буду смотреть, буду расспрашивать и буду думать.
— Но ты же человек, и у тебя есть человеческие потребности, как же ты будешь
существовать?
— Царь и Отец! — ответил я. — Ты знаешь, что я, как Посвящённый второй ступени, могу
существовать без пищи целые годы. Но и, помимо этого, разве в маленьких хижинах не
найдётся для странника куска хлеба? Разве в твоём народе я не найду простого благородного
отношения к страннику?
— Да, конечно, — согласился Царь и Отец, — но ты меня удивляешь своей просьбой и своим
отказом. Через год я жду тебя здесь, иначе я могу подумать, что ты только теперь решил
отказаться от возложенных на тебя забот, а сделать это ты должен был на Земле.
— Царь и Отец, — сказал я. — Мы думали, что ты только мудр на своей планете, а теперь я
вижу, что ты также мудр и в земной Мудрости, ибо ты знаешь всё, что делалось в земных
храмах Посвящённых в Гималаях.
И я ушёл, чувствуя его стальной взор на своём затылке.
Я проходил земли, где мои братья прилагали все старания, чтобы забросить семена земной
Мудрости в чистые, девственные сердца. Чудная природа, освещённая двумя солнцами и
тремя лунами, была поистине сказочной. Работа захватила моих товарищей. Они помнили
завет, что надо сливаться с ближними, они вошли в жизнь планеты, они стали даже
супругами на этой сказочной планете. А женщины здесь были непередаваемо прекрасны, и
на всей этой планете, казалось, проявилось само небесное блаженство. Это была сплошная
радость, и если была одна тёмная точка на всей планете, то это был я. В тёмном плаще, с
посохом, шёл я по прекрасным просёлочным дорогам, проведённым моими товарищами.
Часто они просили меня заходить к ним, приглашали переночевать в своих роскошных
убежищах и считали меня погибшим. И вот к концу года я подходил к дворцу Царя и Отца
планеты. Пыльный и неумытый, с всклокоченными волосами, я взошёл по блестящим
ступеням дворца. Царь и Отец сидел на своём троне, окружённый блестящей свитой, среди
которой был и кое-кто из моих товарищей в своих пышных одеяниях. И я встал перед Царём и
Отцом.
— Ну что, Фалес Аргивянин, готов ли ты стать на работу?
Как будто с огромного купола на мраморный пол упала капля в тишине — так прозвучал мой
ответ:
— Нет!
Гневно вскочил Царь и Отец.
— Аргивянин! Ты подписываешь свою гибель: разве ты забыл, что я вызвал тебя? Подумай!
— Я думал целый год, — ответил я.
И случилось нечто невообразимое: усталый, грязный путник Земли придвинул своей грязной
рукой золочёный стул к трону Царя и Отца и сказал ему:
— А теперь мы поговорим… Гневен был Царь и Отец, он как будто задыхался.
— Презренный червь, как ты смеешь?! — закричал он.
И тихо покачал головою я:
Page 27/88
— Оставь, оставь и позволь мне задать тебе несколько вопросов. Ты именуешь себя Царём и
Отцом. Скажи мне, где Строители этой планеты?[76] Скажи мне, кто стоял у колыбели твоего
народа? И если кто-нибудь стоял возле неё, то он был послан Единым Неизреченным, да
будет благословенно Имя Его! А если он был послан, то этот кто-нибудь должен же был
исполнять заветы Единого? Где Мудрость твоей планеты? Твоя планета велика, велик и
народ, и сказочна атмосфера твоей планеты. Если столь дивно одарён мир твой, то к чему
было призывать мудрецов с Земли, и мудрых не первых, а посредственных? Ты нам сказал
при первом приёме: Земля, прославившаяся в Космосе своей Мудростью… Я этому не
поверил, Царь и Отец! Ибо что такое Земля? Разве мы, Мудрые, не знаем? Мы же знаем это!
И я был безмерно удивлён, когда мои товарищи забыли это и ревностно принялись за
исполнение возложенных обязанностей, не понимая того, что в этом была заложена ловушка.
Где было благословение на воспитание планеты? Разве они забыли, что благословение на
воспитание даётся Единым? Откуда явилась у них та гордость, которая заставила их принять
твоё предложение? Как я могу быть наставником детей, родителей которых я не знаю?
Только гордость могла затуманить их разум, но я, Фалес Аргивянин, я не поддался на это. Ты,
Царь и Отец, ты сам говорил, что народ твой хорош, что он добр, что он благороден, что он
мудр. Мы застали чистоту нравов, мы застали Мудрость — так зачем была нужна здесь
Мудрость Земли? Скажи мне это.
Но Царь и Отец, понявший вопрос мой, Фалеса Аргивянина, молчал, ибо знал, что наши
разговоры будут опасны.
— Скажи, Царь и Отец, — продолжал я, — а где на твоей планете следы благословения
Единого? Почему здесь нет Мудрых? Почему нет семян Божьих? Почему нет посева? Ибо
жнец придёт и на твою планету, если только она и на самом деле существует в Космосе…
Я протянул руки и со всей силой, данной мне великой Мудростью, возгласил:
— Отец Единый, Неведомый, Неизреченный! Пошли мне, Единый, Луч Твой, дабы победить
соблазны, окружившие меня! Разрушить всё предотделяющееся очам моим как следствие
человеческой гордости жалких червяков… Единый, Неизреченный! Услышь меня! Ибо вот —
я один, оставленный с Мудростью моей, понял, что только Ты можешь спасти меня…[77]
И, свершив моё моление, я взглянул на Царя и Отца, и тихая радость засияла в сердце моём.
Поблекли краски зала, поблекли одежды Царя, и поблекла его царственная гордость. Он
как-то сморщился, сжался, и только глаза жалко смотрели на меня. Я понял всё и сказал
Великую Формулу Посвящённых. Раздался стон, раздался грохот, как будто рушились миры,
и я полетел в бездну, но сознания не потерял. Я почувствовал, как чьи-то дивные, тёплые
руки обняли меня, и почувствовал ласковое лицо Матери моей Изиды, и услышал голос:
«Аргивянин, любимый сын мой, победивший Мудростью человеческую гордость! Аргивянин,
дивный сын мой! Огонь Великого Посвящённого я сама зажгу на твоём челе». И я,
убаюкиваемый голосом Богини, заснул, а когда проснулся, увидел себя на прекрасном лугу
божественной Эллады. Из леса вышла богиня Афина Паллада и сказала мне:
— Аргивянин! В лице моём приветствуют тебя боги Эллады.
И запело всё кругом: запел лес, запели воды, запели фавны: «Привет тебе, Фалес Аргивянин,
привет, привет…» Так встретила меня моя родина. И куда бы я ни шёл, все знали меня, все
приветствовали меня. Цветы ласково кивали своими головками, птицы доверчиво садились
на мои плечи, и как-то дивно-ласковы были люди. Но я спешил к своему Учителю. Он ласково
встретил меня, приняв в свои объятия, и только в глазах его я заметил грусть.
— Аргивянин, — сказал он мне, — из двенадцати вернулся ты один.
Мы пошли к Царю и Отцу планеты, и через несколько дней пути через пески пустыни мы
очутились у Оазиса Царя и Отца. Царь и Отец принял меня и освятил знак, зажжённый на
Page 28/88
челе моём рукой священной.
— Аргивянин, — сказал он, — ты являешь собою единственный пример. Змей гордости
побеждается только сердцем[78], а ты победил его разумом: победил первый. Но это
послужит тебе к тому, что ты не останешься в недрах человечества, ибо пошёл путём, не
свойственным ему[79].
Все эти великие слова сбылись в душе моей, Фалеса Аргивянина. Я искал и не находил
возможности вступить на какую бы то ни было арену деятельности человечества. У меня
всегда была какая-то холодность по отношению к человечеству. Поэтому только в тайных
Святилищах вы встретите имя Фалеса Аргивянина, записанное в анналах яркими буквами. И
на всей планете Земля есть только три-четыре места, с которыми я поддерживаю общение.
Это те знакомства, которые были завязаны мною во времена Христа-Спасителя. Только их я
поддерживаю: остальное мне чуждо.
В разуме моего друга Эмпедокла я читаю вопрос: кем же был Царь и Отец неведомой
планеты? — А его совсем не было. Это был пластический сон магов. Великое испытание,
наложенное Тремя. И знаешь, сколько времени длился сон? Не более трёх минут, ибо
подобные сны совершаются в том пространстве, где нет времени. Они совершаются в
пространстве не физическом, а психическом[80].
Фалес Аргивянин
