ВОСКРЕСЕНИЕ ХРИСТОВО. (глазами некоего посвящённого)

[Вэл]

одна глава ( последняя, или почти последняя. в одной из редакций - не последняя) книги: "Фалес Аргивинянин. Тайна пророка из Назарета".

:-)

прим.: в тексте есть несущественные опечатки. но я не писатель и не редактор. я читатель.

==================
ВОСКРЕСЕНИЕ ХРИСТОВО

ФАЛЕС АРГИВИНЯНИН, СЫНУ МИЛЕСА АФИНЯНИНА, О МОГУЩЕСТВЕ БЕСКОНЕЧНОМ ЛЮБВИ РАСПЯТОЙ РАДОВАТЬСЯ!

Склонился третий день после жертвы Неизреченного, но еще заря вечерняя не наводила на небосклоне разноцветных бликов своих, а я в саду Гефсиманском подле камня, казалось, еще не высохшего от слез Божественных, молился Единому, и в первый раз на планете Земля Великий Посвященный присоединил к Матери своей Имя Бога Распятого.

И только имя это слетело с уст моих, выговорив слова Тайной Молитвы, как с высот Космоса ответом далеким отозвались мне хоры светлых эволюций и крылья их с радостным удивлением зашелестели вокруг меня.

— Слава Фалесу Аргивинянину, слава! — загремели духи стихии воздушной, — Слава ему, новое имя Единого призвавшему!!! И слышал я тихий радостный вздох Матери Земли:

— Прими благословение мое, сын мой, великое и мудрое, чадо мое, — шептала Земля, — ибо новое имя Бога Единого произнесено тобою как человеком, как сердцем моим! Мать-Земля благодарит тебя, мудрый сын мой Аргивинянин!

И снова произнес я славословие Богу Вседержителю Христу Распятому, и вот вся природа: и низина, и высота Земли, и свод небесный тихим шепотом повторили слова мои. И преисполнилась грусть моя силой великой, будто собралась в ней вся мощь Космоса Божественного.

— Воистину смел и мудр ты, Аргивинянин, — раздались за плечами моими слова Арраима Четырежды величайшего, — что осмелился ты ранее Таинства Неизреченного произнести имя нового ГОСПОДА ЕДИНОГО!

Пристально смотрел на меня Арраим.

— Воистину, — сказал он, — благословенна за тебя Эллада, мудрый, и из четырех эволюций человеческих, которые наблюдал я, Арраим, по пути странствий моих по нивам Всевышнего, не было никого мудрее и смелее тебя! Но, — продолжал он, положив руку на мое плечо, — не пора ли нам, Аргивинянин, пойти туда, где покоится тело Божественное?

Я ожидал этого приглашения и молча кивнул головой, неторопливо пошел за Арраимом. А он вышел из сада, пришел в город и там, зайдя в один из маленьких домиков, возвратился оттуда, держа за руку молодого ученика Распятого — кроткого Иоанна. Увидя меня, он пал на плечо мое и долго рыдал, мучительно и тяжело.

— Неужели ты не веришь, Иоанн? — серьезно спросил я, и дыхание мое, и сила пали на голову юноши.

— О нет, мудрый чужестранец, — ответил Иоанн, — Несокрушима моя вера, но я — человек обыкновенный, и сердцу ли человеческому вынести скорбь дней минувших?

— Не совсем обыкновенный ты человек, Иоанн, — сказал я, отклонив слегка плечи назад, тайным взором впился в очи его, — вспомни, Иоанн, призывают тебя, вспомни море лемурийское и страну Спящего Дракона! Вспомни, Иоанн, встречу нашу у трона царицы Балкис! Вспомни имя твое, сын Эллады!

И широко-широко раскрылись глаза юноши и вспыхнули они внезапно огнем ведения Космического.

— Я — Лао-Цзы — сын страны Спящего Дракона, — прошептал он, — и я... я знал, что Бог мой, и Спаситель мой призовет меня к себе!

А сзади кто-то уже подходил к нам, кроткий, ласковый и тихий. То была она — мать всего сущего. Вечно Юная Дева-мать, Изида Предвечная, Царица Небес, Дева Мария Преблагословенная. Все трое упали в прах перед ней.

— Встаньте, мудрые слуги мои. Ты, Арраим, и ты, Аргивинянин, — прозвенел над нами голос Ее, — встань и ты, сын мой Иоанн, встань, чтобы вести Мать твою туда, где свершится последняя воля Всевышнего. Идемте вместе, мудрые, ибо вот — мудрость ваша давно перестала быть мудростью человеческой, и глазам ее будет раскрыто то, что не могут еще видеть очи сынов Земли...

— А ты, Аргивинянин, — обратилась она ко мне, — ты, вплетший нить свою в нити божественные, ибо кто, как не ты, передал мне. Матери твоей египетской, удар, победивший плоть очей моих, и кто, как не ты, пробудивший память сына моего Иоанна и раскрывший перед ним бездны Космические; ты, Аргивинянин, говорю я, будь вторым сыном моим, а ты — всегда первый слуга мой и царь детей моих черных, Арраим премудрый, будешь мне третьим сыном. Итак, встаньте — Любовь, Мудрость и Сила, дети мои, сыновья мои, и грядемте встречать победителя — Сына моего по плоти и Отца Моего по Духу!

На противоположном склоне находился гроб, охраняемый десятком римских воинов.

— Удержите глаза свои, мудрые, — властно сказала Она, Матерь Бога Распятого, — ибо не годится вам видеть тайну недр гроба Сына Моего. Но ты, Арраим, напряги волю свою — вызови сюда трех Марий — три сердца любящие и да найдут они здесь награду Любви и верности своей!!!

И вот с властью прозвучали стальные магические слова и сила изошла от потемневших очей Четырежды величайшего, прошла и рассыпалась, как сноп молний. Не прошло получаса, как вдали показались спешившие по пыльной дороге три женские фигуры. Магдалина подбежала к Матери Господа и пала на колени.

— О Мать! — выговорила, заливаясь слезами, она, — не знаем, что случилось с нами, но мы слышали голос твой, и сами не знаем, как прибежали сюда...

— Так нужно, — тихо сказала Мария-Дева, — будешь со мной здесь на молитве до часа полуночного...

И ласково кивнув мне и Арраиму, отошла с женщинами и Иоанном в чащу деревьев на молитву.

— Идем, Аргивинянин, — занесем на свиток памяти нашей грядущее таинство, — сказал мне Арраим, — ибо вот время уже близко.

— О! Господин мой! — вдруг вздохнул Арраим и простерся ниц.

И я, Фалес Аргивинянин, на фоне заалевшего неба узрел дивную незабываемую картину. Узрел два гигантских крыла, каждое из которых занимало четверть небосклона. Крылатые дивные очи с непередаваемой силой тревожного ожидания неподвижно глядели на скалу, заключавшую гроб Распятого, а над очами подымался лоб, увенчанный золотыми волосами, и были те волосы звездными нитями всего Космоса, всей Вселенной, ниспадая в бездны мироздания. Уста были как систрум семиструнный, звучащий вечною хвалою Единому Творцу. Дивные очи его смотрели в самую глубь скалы, наблюдая там нечто дивно страшное, ради чего стоило ждать мириады вечностей, ушедших в закат. И было в таинстве еще что-то, чего страшно хотелось всем существом дивному владельцу крылатых очей, одетого в миры вселенной.

И понял я, что странная судьба моя послала мне неизреченную минуту лицезрения самого Демиурга, Люцифера Сладчайшего, Денницы Пресветлого, Сына Первородного, Ипостаси Триады Первичной.

И вот за могучей головой Денницы вспыхнул как бы свет Великий, и зароились в том свете неисчислимые когорты сверхчеловеческих эволюций.

И увидел я, Фалес Аргивинянин, около лежащего во прахе Арраима Четыреждывеличайшего двух существ дивных, небесной красоты, и были у них крылья за плечами, крылья черные с голубыми полосами. Они наклонились над Арраимом и что-то ласково шептали ему. И дано было мне, Фалесу Аргивинянину, понять, что существа эти — сыны подлинной расы Арраима. И поднялся он, и первый взгляд его, брошенный на меня, был взором, исполненным изумления.

— Как?! — воскликнул он, — Ты, человек Люцифера светоносного и все еще таишь луч Жизни в теле своем?

И выпрямился я, человек Фалес Аргивинянин, Сын Перста Матери-Земли и гордо ответил Арраиму:

— Что может мне, человеку. Сыну Земли, сделать Светоносный Денница, если я, человек, сидел в полном сознании своем одесную самого Бога в саду Магдалы?!

И низко поклонился передо мной Четыреждывеличайший.

— Воистину, — прошептал он, — Земля в лице твоем, мудрый Аргивинянин, победила Космос силою Бога Единого... Не я теперь поведу тебя, Аргивинянин, — продолжал он, — а тебя прошу вести меня дальше, где мы должны узреть проснувшегося.

Перед запечатанной дверью спали римские воины, не видя, как свет золотистыми тонкими лучами изливался уже сквозь расщелины приваленного камня.

И раздался в тиши один лишь только звук, высокий, чистый, нежный, раздался — и замолк. Возник снова, еще чище, еще нежнее... и вдруг... волной полились братья и сестры — звуки, но не торжествующие, как ты думаешь, Эмпидиокл, а нежные и благословляющие. То не был гимн победно торжествующий, а любовное возвращения Бога Распятого к распявшей его плоти человеческой. Не торжество звучало, а всепрощение, ибо вот — какая же победа может быть у Господа Всемогущего и Всесильного?

И тихо-тихо повернувшись, упал камень приваленный, сноп света волной хлынул из пещеры, на пороге показалась дивная фигура Христа Иисуса.

Светел и благостен был Лик Его божественный, Любовью бесконечной светились Его очи, и первый взгляд Его был туда, где на небосклоне горели крылатые очи Денницы, вспыхнувшие сразу восторгом Божественным. И раскрылись уста Люцифера Светоносного и невыразимой торжественности гимн вылился из них, неся в бездны хаоса строительство миров новых на новых началах победы над смертью...

Подняв десницу, протянул Христос ее по направлению к Люциферу, и вот над челом Светоносного вспыхнул символ союза Света Первозданного со Светом Любви Божественной — крест, увитый кроваво-красными цветами жертвы Божественной.

И снова поднялась десница Господа, благословляя Проснувшегося. И тихо сказал он:

— Довольно, дети! Идите в обители свои. Оставьте меня пока одного с бедными детьми Земли, ныне снова обретенной для Царства Моего. ..

И замолчали хоры, и рассыпались гимны, и потухли крылатые очи. И вот перед лицом Земли и человечества стоял снова плотник Иисус, сипом Богочеловечества Своего смерть победивший.

Крик ужаса, изданный группой проснувшихся и ослепленных светом воинов римских. И видел я, как одинокая фигура женщины метнулась сначала к гробу отверстому, а потом быстро побежала вслед медленно двигающемуся по дорожке Христу. Я узнал ее, то была Мария из Магдалы.

— Господин... — начала она было, но потом, взглянув пристальнее, с воплем радостного испуга кинулась к ногам Проснувшегося.

— Не прикасайся ко мне, Мария, — тихо сказал ей Господь, — ибо вот, полон я еще славы небесной, и она сожжет тебя... Встань и пойди, предвари учеников моих, да ожидают они меня в Галилее, под нашими кедрами... Встань. Любовь Человеческая, ныне обращенная в Любовь Божественную, встань, Мария кроткая, мать всех грядущих Марий, во плоти явленных.

И, благословив рыдающую Марию, медленно двинулся Господь дальше, где ожидала Его Мать с двумя другими женщинами. Но по пути Его были мы: Арраим и я. Кротко и ласково глядел на нас Плотник Проснувшийся и Бог Незасыпающий.

— Аргивинянин, — раздался Его нежный голос, — разрешаю тебе твои дела с человечеством и благословляю на служение новое. Но раньше закончи на Земле великую Задачу твою. Вот я доверяю сыну Земли частицу Силы Моей, — и он дотронулся рукой до лба моего, — снеси ее в дальние пещеры Эфиопии, и даруй жизнь новую Первозданной царице Перста Земной во прахе ползающей, и сведи туда же любимую дочь мою, да пребудет она там, у дочери Арраима, раба Моего, доколе я не скажу ей восстать на служение Мне.

— Вот она, дочь Моя, — сказал мне Господь май, — явленная веками грядущего под именем Софии, Премудрости Божией. Вручаю ее тебе, Аргивинянин, а она уже принесет Балкис страдающей все то, что некогда предсказал ей ты, мудрый эллин, движимый Духом Моим. Прими же благословение Мое, Аргивинянин, и не мешкай. Оставь меня пока здесь с матерью Моей, третьей Марией и слугой моим Арраимом. Гряди, эллин, в дивный и дальний путь благословенной жизни своей!!!

Только что вышли мы из сада, как увидели приближающегося к нам человека с длинной белой бородой, ведшего на поводу двух, вполне готовых в путь, белых верблюдов. В момент встречи нашей он низко склонился передо мной и сказал:

— Дозволит ли благородный и мудрый эллин Фалес Аргивинянин вновь старому знакомому служить ему верблюдами для пути?

— Ноги твои также на стезе Господней, равви Израэль, — ответил я, — от имени спутницы моей благодарю тебя, мудрый.

И более я не стал разговаривать с равви Израэлем. Мы отправились в путь. Дни и ночи молчала закутанная спутница моя, пока вдали не засияли знакомые очертания гор Эфиопии. Вдали узрел я храм богини Иштар. В глубине горного храма богини Иштар нашел я тайное место пребывания царицы Балкис.

При первом взгляде на меня глубокий крик вырвался с ее прекрасных уст:

— Мудрый эллин!

И вот я узрел гордую царицу Савскую, Балкис Прекрасную, лежащую у праха ног моих. Я поднял ее, ибо вот на устах моих была речь и послания не мои, а Страдальца Божественного. Только высказав все, я разрешил Балкис встать. И вот увидел лицо ее обновленным потоками сладостных слез и оживленным Любовью Божественной.

— У слабой Балкис нет слов для выражения благодарности тебе, посол Божественный, — сказала она, — да и нуждаешься ли ты в ней? Но где таинственная спутница твоя, которую я должна беречь, по словам Величайшего из Величайших?

И вот когда я ввел в покои Балкис Софию Священную, царица заметалась при виде скрытого лица Софии и в ужасе несказанном протянула вперед руки.

— Арра! Арра! — глухо проговорила она и вновь поверглась во прах перед погибшей.

И в первый раз я слышал голос Софии Божественной. И был этот голос как соединение биллионов других голосов, восставших из глубин Космоса, и подобен был плачу систрумов всех храмов богини Матери.

— Не Арра я, сестра моя. Балкис Прекрасная, но мать Арры всей Вселенной. Встань, сестра моя. Балкис Прекрасная, встань и прими меня под таинственный кров твой до тех пор, пока голос Господа и Отца моего не призовет меня в мир. А ты, Фалес Аргивинянин, эллин Трижды Благословенный, — обратилась София Божественная ко мне, — прими от меня благословение и на путь твой, и на окончание человеческого пути твоего...

И я вышел из храма. Шесть дней шел я подземными ходами руслами рек недр Земли, бестрепетно переходил земные пропасти. Путь мне освещал вознесенный мною Маяк Вечности над моим челом, а проводником была великая мудрость Фиванского Святилища. Наконец я дошел до пласта пород рубиновых и там, в покое, выдолбленном из целого гигантского изумруда, нашел ее, дивную царицу Змей, так верно служившую мудрости моей в день первого посещения моего Царицы Балкис.

И выпрямилась дивная Змея на конце хвоста своего и приблизила рубиновые очи свои ко мне.

И смело поднял я руку свою и, властно призвав Имя Единого Бога, повелел, данною мне частицей Силы Его, восстать из пучины небытия Сущности Великой — Первозданному Царю Персти Земной, прародителю человеческого рода, дивному созданию Мудрости Строителей.

И послушный властному призыву моему, восстал он, Адам Первородный, во всей дивной и первозданной красоте своей, восстал кроткий, любящий, восстал во всем неведении ангельского райского бытия своего. И коснулся я до лба царицы Змей и сказал:

— Волею Господа Нашего Иисуса Христа, пришедшего во плоти спасти грешных мира сего от дня Создания, повелеваю тебе, Лилит Премудрая, покинуть образ мудрости ползающей и принять вновь первозданный облик твой и присоединиться к супругу твоему.

Точно тысяча громов рассыпалась по пещере рубиновой и спала кожа змеиная и передо мной предстала во всей красоте и мощи Пилит Первозданная.

И протянул к ней Адам Первозданный руки свои и слились они воедино, и в волнах гармоний астральных исчезли в глубинах мира схем и предначертаний космических.

И вознес я тогда мольбу благодарственную к Господу Иисусу Христу, и силой мудрости своей перенесся в теле из недр земных в Пустыню Аравийскую, где начинался новый путь мой.

Благословение Кроткого Плотника Галилейского призываю на тебя, друг мой Эмпидиокл.

Аминь!
===================